Неточные совпадения
Они поворачивались, чтоб итти назад, как вдруг услыхали уже не громкий говор, а крик. Левин,
остановившись, кричал, и
доктор тоже горячился. Толпа собиралась вокруг них. Княгиня с Кити поспешно удалились, а полковник присоединился к толпе, чтоб узнать, в чём дело.
Узнав, что
доктор еще не вставал, Левин из разных планов, представлявшихся ему,
остановился на следующем: Кузьме ехать с запиской к другому
доктору, а самому ехать в аптеку за опиумом, а если, когда он вернется,
доктор еще не встанет, то, подкупив лакея или насильно, если тот не согласится, будить
доктора во что бы то ни стало.
Мы сели верхом; Вернер уцепился за поводья обеими руками, и мы пустились, — мигом проскакали мимо крепости через слободку и въехали в ущелье, по которому вилась дорога, полузаросшая высокой травой и ежеминутно пересекаемая шумным ручьем, через который нужно было переправляться вброд, к великому отчаянию
доктора, потому что лошадь его каждый раз в воде
останавливалась.
Выпустили Самгина неожиданно и с какой-то обидной небрежностью: утром пришел адъютант жандармского управления с товарищем прокурора, любезно поболтали и ушли, объявив, что вечером он будет свободен, но освободили его через день вечером. Когда он ехал домой, ему показалось, что улицы необычно многолюдны и в городе шумно так же, как в тюрьме. Дома его встретил
доктор Любомудров, он шел по двору в больничном халате,
остановился, взглянул на Самгина из-под ладони и закричал...
Они оба
остановились пред Самгиным —
доктор, красный от возбуждения, потный, мигающий, и женщина, бледная, с расширенными глазами.
Но у Макара Ивановича я, совсем не ожидая того, застал людей — маму и
доктора. Так как я почему-то непременно представил себе, идя, что застану старика одного, как и вчера, то и
остановился на пороге в тупом недоумении. Но не успел я нахмуриться, как тотчас же подошел и Версилов, а за ним вдруг и Лиза… Все, значит, собрались зачем-то у Макара Ивановича и «как раз когда не надо»!
Нехлюдов, не желая встречаться с тем, чтоб опять прощаться,
остановился, не доходя до двери станции, ожидая прохождения всего шествия. Княгиня с сыном, Мисси,
доктор и горничная проследовали вперед, старый же князь
остановился позади с свояченицей, и Нехлюдов, не подходя близко, слышал только отрывочные французские фразы их разговора. Одна из этих фраз, произнесенная князем, запала, как это часто бывает, почему-то в память Нехлюдову, со всеми интонациями и звуками голоса.
— Как я рада видеть вас… — торопливо говорила Надежда Васильевна, пока Привалов раздевался в передней. — Максим уж несколько раз спрашивал о вас… Мы пока
остановились у
доктора. Думали прожить несколько дней, а теперь уж идет вторая неделя. Вот сюда, Сергей Александрыч.
Дверь распахнулась, и на пороге показалась сама Надежда Васильевна, в простеньком коричневом платье, с серой шалью на плечах. Она мельком взглянула на Привалова и только хотела сказать, что
доктора нет дома, как
остановилась и, с улыбкой протягивая руку, проговорила...
Чтобы развлечь Надежду Васильевну,
доктор строил всевозможные планы, как устроить ее, но она
остановилась на своем собственном решении: навсегда остаться в Гарчиках, где похоронила свое молодое счастье.
Но уже
доктор входил — важная фигура в медвежьей шубе, с длинными темными бакенбардами и с глянцевито выбритым подбородком. Ступив через порог, он вдруг
остановился, как бы опешив: ему, верно, показалось, что он не туда зашел: «Что это? Где я?» — пробормотал он, не скидая с плеч шубы и не снимая котиковой фуражки с котиковым же козырьком с своей головы. Толпа, бедность комнаты, развешанное в углу на веревке белье сбили его с толку. Штабс-капитан согнулся перед ним в три погибели.
— А генералу не понравится, что вы у меня
остановились, — сказал
доктор и значительно подмигнул глазом.
Генерал вдруг
остановился и проницательно посмотрел в глаза
доктору. Тот выдержал этот взгляд спокойно.
Дойдя до поворота, где лестница образовывала небольшую площадку, лакей со свечою
остановился и, сделав
доктору знак, пропустил его вперед.
— Я живу здесь по моим делам и по моей болезни, чтоб иметь
доктора под руками. Здесь, в уезде, мое имение, много родных, хороших знакомых, с которыми я и видаюсь, — проговорила генеральша и вдруг
остановилась, как бы в испуге, что не много ли лишних слов произнесла и не утратила ли тем своего достоинства.
Михайлов
остановился на минуту в нерешительности и, кажется, последовал бы совету Игнатьева, ежели бы не вспомнилась ему сцена, которую он на-днях видел на перевязочном пункте: офицер с маленькой царапиной на руке пришел перевязываться, и
доктора улыбались, глядя на него и даже один — с бакенбардами — сказал ему, что он никак не умрет от этой раны, и что вилкой можно больней уколоться.
— Прощайте,
доктор! я пойду к ней, — сказал Петр Иваныч и скорыми шагами пошел в кабинет жены. Он
остановился у дверей, тихо раздвинул портьеры и устремил на жену беспокойный взгляд.
Переночевав, кому и как бог привел, путники мои, едва только появилось солнце, отправились в обратный путь. День опять был ясный и теплый. Верстах в двадцати от города
доктор, увидав из окна кареты стоявшую на горе и весьма недалеко от большой дороги помещичью усадьбу, попросил кучера, чтобы тот
остановился, и затем, выскочив из кареты, подбежал к бричке Егора Егорыча...
Я встал. Пристально, с глубокой задумчивостью смотря на меня, встал и
доктор. Он сделал рукой полуудерживающий жест, коснувшись моего плеча; медленно отвел руку, начал ходить по комнате,
остановился у стола, рассеянно опустил взгляд и потер руки.
Думал, думал и, видя, что ничего не выдумаю, решил себе съездить в свой уездный город и повидаться с тем материалистом-врачом Отрожденским, о котором мне говорил и с которым даже советовал повидаться становой Васильев. Сказано — сделано: приезжаю в городишко,
остановился на постоялом дворе и, чтобы иметь предлог познакомиться с
доктором не совсем официальным путем, посылаю просить его к себе как больной врача.
Тишина вечера и потом ночи не нарушается ни одним звуком, и время, кажется,
останавливается и замирает вместе с
доктором над книгой, и кажется, что ничего не существует, кроме этой книги и лампы с зеленым колпаком.
Однажды, это было уже в конце июня,
доктор Хоботов пришел по какому-то делу к Андрею Ефимычу; не застав его дома, он отправился искать его по двору; тут ему сказали, что старый
доктор пошел к душевнобольным. Войдя во флигель и
остановившись в сенях, Хоботов услышал такой разговор...
У
доктора стало легче на душе, но он уже был не в силах
остановиться и продолжал...
Иванов. Может быть, может быть… Вам со стороны виднее… Очень возможно, что вы меня понимаете… Вероятно, я очень, очень виноват… (Прислушивается.) Кажется, лошадей подали. Пойду одеться… (Идет к дому и
останавливается.) Вы,
доктор, не любите меня и не скрываете этого. Это делает честь вашему сердцу… (Уходит в дом.)
— Вы спать? — спрашивал
доктор,
останавливаясь.
— Я все видел! — закричал было Долгов и
остановился, потому что Бегушев в это время порывисто встал из-за стола. Никто не понимал, что такое с ним. Дело в том, что
доктор, пройдя несколько раз по столовой, подошел опять к Домне Осиповне и сказал ей негромко несколько слов. Она в ответ ему кивнула головой и поднялась со стула.
Наташа. И они тоже, я им скажу. Они добрые… (Идет.) К ужину я велела простокваши.
Доктор говорит, тебе нужно одну простоквашу есть, иначе не похудеешь. (
Останавливается.) Бобик холодный. Я боюсь, ему холодно в его комнате, пожалуй. Надо бы хоть до теплой погоды поместить его в другой комнате. Например, у Ирины комната как раз для ребенка: и сухо, и целый день солнце. Надо ей сказать, она пока может с Ольгой в одной комнате… Все равно днем дома не бывает, только ночует…
Дьякон, никогда не видавший
доктора таким величественным, надутым, багровым и страшным, зажал рот, выбежал в переднюю и покатился там со смеху. Словно в тумане, Лаевский видел, как фон Корен встал и, заложив руки в карманы панталон,
остановился в такой позе, как будто ждал, что будет дальше; эта покойная поза показалась Лаевскому в высшей степени дерзкой и оскорбительной.
— Гм… я говорю, — перебил
доктор, — что вам нужно коренное преобразование всей вашей жизни иметь и в некотором смысле переломить свой характер. (Крестьян Иванович сильно ударил на слово «переломить» и
остановился на минуту с весьма значительным видом.) Не чуждаться жизни веселой; спектакли и клуб посещать и во всяком случае бутылки врагом не бывать. Дома сидеть не годится… вам дома сидеть никак невозможно.
Александра Васильевна вошла за нами и молча
остановилась в дверях;
доктор наклонился над убитым, открыл простыню, которой он был прикрыт, и внимательно принялся рассматривать запекшееся черное отверстие.
— Благодарю вас. — Он
остановился, взял сигару и нервно откусил ее кончик. — Это помогает думать, — сказал он. — Это мир, микрокосм. На одном конце щелочи, на другом — кислоты… Таково равновесие и мира, в котором нейтрализуются противоположные начала. Прощайте,
доктор!
Говорили мне многие,
Даже
доктор (в тридцатом году
Я носил к нему «Курс патологии»):
«Жить тебе, пока ты на ходу!»
И ведь точно: сильней нездоровится,
Коли в праздник ходьба
остановится...
Тишина, вздохи. Потом слышпы топот шагов, шум голосов, двери растворяются настежь, и стремительно вваливаются: Гросман с завязанными глазами, держащий за руку Сахатова, профессор и
доктор, толстая барыня и Леонид Федорович, Бетси и Петрищев, Василий Леонидыч и Марья Константиновна, барыня и баронесса, Федор Иваны и и Таня. Три мужика, кухарка и старый повар (невидим). Мужики вскакивают. Гросман входит быстрыми шагами, потом
останавливается.
— Нате. Только вашими пульсами вы меня не обманете. Петров
остановился и, с ненавистью глядя на бритое лицо
доктора, неожиданно спросил...
Григорий
остановился и, подняв на
доктора тоскливо сверкавшие глаза, сдержанно и негромко заявил...
От купальни нужно было подыматься вверх, на гору, по узкой тропинке, которая была зигзагами проложена в сыпучем черном шифере, поросшем корявым дубнячком и бледно-зелеными кочнями морской капусты. Воскресенский взбирался легко, шагая редко и широко своими длинными мускулистыми ногами. Но тучный
доктор, покрывший голову, вместо шляпы, мокрым полотенцем, изнемогал от зноя и одышки. Наконец он совсем
остановился, держась за сердце, тяжело дыша и мотая головой.
— Так. Пре-красно. Продолжайте, молодой человек, в том же духе, — произнес Завалишин, язвительно кривя губы. — Чудесные полемические приемы,
доктор, не правда ли? Воскресенский и сам чувствовал в душе, что он говорит неясно, грубо и сбивчиво. Но он уже не мог
остановиться. В голове у него было странное ощущение пустоты и холода, но зато ноги и руки стали тяжелыми и вялыми, а сердце упало куда-то глубоко вниз и там трепетало и рвалось от частых ударов.
— Поди ты и с
доктором вместе, — зло сказал мельник и, выйдя в другую комнату, наткнулся на сына, спавшего на полу. Тихон Павлович
остановился над ним и стал пристально смотреть на чёрную курчавую голову, утонувшую в складках подушки и сбитой в кучу простыни.
Рысью пронеслась по дороге батарея, за нею пошли и мы. Солнце садилось; все зарумянилось. Мы спустились в лощину, где тек маленький ручеек. Десяток гигантских черных тополей будто бы крышей закрывал место, где мы снова
остановились. Лазаретные повозки расположились в несколько рядов.
Доктора, фельдшера и санитары суетились и приготовлялись к перевязке. Пушечные выстрелы гремели невдалеке; удары становились все чаще и чаще.
Здесь мы
остановились;
доктора не было, и приходилось ждать.
Доктор махнул рукой и быстро пошел к своей двери. Кирила хотел было пойти за ним, но, увидев, как хлопнула дверь,
остановился. Минут десять стоял он неподвижно среди больничного двора и, не надевая шапки, глядел на докторскую квартиру, потом глубоко вздохнул, медленно почесался и пошел к воротам.
Карета и коляска вместе
остановились у станции. Из коляски вышли муж больной женщины и
доктор и подошли к карете.
— «Ишь, говорят, тоже фершал выискался! — продолжал он. — Иди, иди, говорят, а то мы тебя замуздаем по рылу!» — «Что ж, говорю, я пойду!» — Повернулся, — вдруг меня кто-то сзади по шее. Бросились на меня, начали бить… Я вырвался, ударился бежать. Добежал до Серебрянки;
остановился: куда идти? Никого у меня нету… Я пошел и заплакал. Думаю: пойду к
доктору. Скучно мне стало, скучно: за что?…
Минут через пять
доктор отделяется от Обтесова и идет дальше, а Обтесов возвращается. Он проходит мимо аптеки раз, другой… То
остановится около двери, то опять зашагает… Наконец осторожно звякает звонок.
А она быстро бежит в спальню и садится у того же окна. Ей видно, как
доктор и поручик, выйдя из аптеки, лениво отходят шагов на двадцать, потом
останавливаются и начинают о чем-то шептаться. О чем? Сердце у нее стучит, в висках тоже стучит, а отчего — она и сама не знает… Бьется сердце сильно, точно те двое, шепчась там, решают его участь.
— Знаете что,
доктор? — говорит офицер,
останавливаясь. — Давайте-ка зайдем в аптеку и купим чего-нибудь! Аптекаршу, быть может, увидим.
В университете я бывал на лекциях Моммсона и Гнейста. Вирхов читал микроскопическую анатомию в клинике. Меня водил на его лекции Б. И раз при мне случилась такая история. Б. сидел рядом с ассистентом Боткина, покойным
доктором П., впоследствии известным петербургским практикантом. Они о чем-то перешепнулись. Вирхов — вообще очень обидчивый и строгий —
остановился и сделал им выговор.
Но что за мука! Надевши сюртук,
доктор опять ложится. Нелли поднимает его и тащит в переднюю… В передней долгая, мучительная возня с калошами, шубой… Пропала шапка… Но вот, наконец, Нелли сидит в экипаже. Возле нее
доктор. Теперь остается только проехать сорок верст, и у ее мужа будет медицинская помощь. Над землей висит тьма: зги не видно… Дует холодный зимний ветер. Под колесами мерзлые кочки. Кучер то и дело
останавливается и раздумывает, какой дорогой ехать…
— «Завелись, — говорят, —
доктора у нас, так и холера пошла». Я говорю: «Вы подумайте в своей башке, дайте развитие, — за что? Ведь у нас сколько народу выздоравливает; иной уж в гроб глядит, и то мы его отходим. Разве мы что делали, разве с нами какой вышел конфуз?» В комнату неслышно вошел высокий парень в пиджаке и красной рубашке, в новых, блестящих сапогах. Он
остановился у порога и медленно оглядел Степана. Я побледнел.
— «Ишь, — говорят, — тоже фершал выискался!» — продолжал он. — «Иди, иди, — говорят, — а то мы тебя замуздаем по рылу!» — «Что ж, — говорю, — я пойду». Повернулся, — вдруг меня сзади по шее. Бросились на меня, зачали бить. Я вырвался, ударился бежать. Добежал до конторы.
Остановился: куда идти? Никого у меня нету… Я пошел и заплакал. Думаю: пойду к
доктору. Скучно мне стало, скучно: за что?